Скучать по кому-то.
Самое мерзко, глупое и бесполезное чувство. Лишающее всякого, даже самого малого шанса на свежесть мысли. Заставляющее улавливать в толпе знакомый запах, повсюду слышать отголоски родного голоса и видеть такой невероятно необходимый силуэт, непрерывно мелькающий  где-то на самом краю периферического зрения. Но это всегда лишь жалкая фикция. Игра воспалённого разума, обиженного, огорчённого и не способного смириться с невозможностью заполучить желаемое. Упрямый рассудок, удовлетворяющий себя непрерывными, мутными, а зачастую и слегка видоизмененными воспоминаниями да нелепыми снами и грёзами о моментах, которые если и могут случиться в реальности, то разве что в какой-то другой параллельной вселенной, где они, скучающий и «тот-по-кому», еще не все проебали. Но толку от этого, если ты  пытаешься существовать именно в этом мире? Правильно. Никакого. Поэтому...
Ханна. Не. Скучает.
Наличие такого паразита, поедающего, если выражаться «лирически-ванильно», чего Рэй никогда не любила, душу и сердце изнутри - означает только одно: бессмысленное ожидание. Скучать значит ждать. Ждать, что вернётся. Но вот же беда, ничего не возвращается. Никогда. Рэй знает это наверняка. Поняла и приняла за простую истину еще в своем самом юном возрасте. Дождь, удаляющаяся, теряющаяся в туманной дымке машина отца и она, растерянно топчащаяся в небольшой лужи своими желтыми резиновыми сапожками. Спасибо папа, урок усвоен.
Ханна. Не. Умеет. Скучать.
Но почему-то поддается витающей в воздухе меланхолии. Тоске, которую сложно уловить под слоями буйствующего беспредела и радости от утраты какого-либо контроля, нравоучений и надзерательства днём, но так просто вдохнуть и пропустить через себя ночью. И Ханна вдыхает. Давится и кашляет, выплёвывая из лёгких вместе с сигаретным дымом, пока бродит по ночным улицам, задумчиво вглядываясь в темные глазницы домов. Но избавиться от противной горечи на самом кончике языка не получается. Это злит. Раздражает до дрожи в пальцах, и ладони чаще обычного сжимаются в кулаки до побеления костяшек, до кровоточащих следов на коже от ногтей.
Чертова. Аляска.
Да, именно Аляска. Ни отчим, возвращение которого Ханна ни только не ждет, так еще и надеется, что смерть его была мучительна и жестока, вроде медленного и болезненного распадания на кусочки, измельчения до атомов, превращения в ничто. Ни мать, к отсутствию которой Рэй отнеслась с полным, а самое главное, честным и искренним равнодушием. Ни отец, ставший первым, запустившим эту бесконечную цепочку разочарований Ханны в человеческих существах мужского пола. И, на самом-то деле, даже возможно ни сама Аляска, а те воспоминания, которые еще до недавнего времени Рэй считала стертыми, навсегда уничтоженными и забытыми. Но вот, стоит только лишиться всего, остаться наедине с самим собой, запереться в четырех стенах и изолироваться от всего внешнего мира, так опрометчиво допустив, позволив себе одну жалкую, ничтожную мысль, как Ящик Пандоры открывается. Распахивается так быстро, что не хватает времени сделать и вдоха. Остаётся только захлебываться и тонуть, сдаваясь под натиском нахлынувших воспоминаний.
Прошлому место в прошлом.
Но кого это волнует, правда?
Оставшиеся без присмотра подростки громят улицы. Наслаждение свободой? Черта с два. Просто теперь дом уже не кажется Домом, отчего находиться в его опустевших стенах становится практически невыносимо. Все они просто дети, убегающие от гуляющего по коридорам и давящего морально холода на улицу, в компанию, куда угодно, лишь бы не впускать в себя одиночество и чувство ненужности, что дышат в спину. И плевать, что мало кто понимает это, на подсознательном уровне все равно чувствует каждый.
Для Ханны Дом – это Аляска.
И Аляска никуда не исчезла.
Рэй выходила сегодня на улицу с одной целью: лучше разрушать все вокруг, чем позволить мыслям разрушать себя. Но вот она уже стоит в дверях старого домика на дереве, врезаясь взглядом в Янг. Ханна понятия не имеет, что делает здесь сама, а что забыла в этом сарае Аляска даже и предполагать не хочет. Она бы и рада списать все на побочные эффекты и галлюцинации от препаратов, но уже третий день ничего не принимала. И все же пару раз моргает, правда Аляска в воздухе так и не растворяется.
Жаль.
Будничный тон и такое до омерзения обычное приветствие заставляют сморщиться, но и не хило так отрезвляют. Ханна лишь фыркает, проходя мимо. Да, может Аляске и удалось застать ее врасплох, но реабилитироваться для Рэй - раз плюнуть. Иначе в их дуэте просто и быть не может.
«Вот только нет уже давно никакого дуэта», – мысль врезается в сознание весьма болезненно, и Рэй прикусывает губу, пока отковыривает небольшую дощечку от пола, извлекая из тайника, который придумала сама, а Эрику пришлось воплотить идею в жизнь, помятую пачку сигарет.
– Кто бы мог подумать, – усмехается, разворачиваясь к Аляске лицом уже в своей неизменной маске слегка высокомерного равнодушия, – прошло столько времени, а никто так и не отыскал наш тайник, – Ханна запинается, ненадолго замолкая.
«Наш».
Как давно она не использовала это слово? Кажется прошла уже целая вечность, а как известно вернуться во времени невозможно. Значит и их, как одно целое, уже никогда не будет. Но почему тогда эти чертовы три буквы отзываются такой неимоверной теплотой, как будто и не было того дня. Дня, когда очередной человек, который был для Ханны всем, предал.
Аляска – эта предатель.
Рэй заставляет себя раз за разом прокручивать в голове эту мысль, быстро вытесняющую все глупые и нездоровые рассуждения о том, что может вспять время все же поворачивается. 
– Не поверишь, но в магазинах уже невозможно найти ничего нормального. Все по расхватали. Кажется, это последняя пачка фирмы, которую нельзя назвать дерьмом. Видишь, идея с тайником была хорошей, – идея с тайником и вправду оказалась хорошей.  Не будь ее, Ханне сейчас пришлось бы придумывать что-то более оригинальное. А так, вроде выкрутилась. И никаких сраных сантиментов.
– А ты, – окидывает Аляску взглядом, говорящим: «все сопли как раз всегда по твоей части», – Дай угадаю? Придавалась тут воспоминаниям, да? – ядовито, совершенно не скрывая своего отвращения к подобному проявлению слабости. – Тебе, наверное, проще, чем другим, после отца-то опыт уже есть, – Ханна щелкает зажигалкой, закуривает и бесцеремонно выдыхает дым прямо на бывшую подругу. Кажется, ей никогда это особо не нравилось. Но теперь Рэй плевать, ведь Аляска не Дом, Аляска предатель.

Отредактировано Hannah Ray (2019-10-22 15:45:12)

– Мы все очень быстро повзрослели.
Ханна кривится в кислой ухмылке, с отвращением выплёвывая: «да уж». Поганая, неимоверно поганая фраза, которую Рэй предпочла бы больше не слышать никогда в жизни. Хотя бы в реальности. Хватит и того, что гребанное «Ты уже взрослая» – преследует ее в ночных кошмарах. Прошло несколько лет, а Ханна до сих пор отчётливо помнит ту извращённую сладость в голосе, наслаждение, с которым отчим растягивал каждое чертово слово, маниакальный взгляд и дрожь, пробежавшую по ее собственному телу. Рэй передёргивает плечами, будто это поможет стряхнуть с себя воспоминания.
Ханне нравилось быть ребенком. Она не хотела становиться взрослой, самостоятельной и необремененной чьим-либо контролем, хотя многие дети об этом мечтают и высказывают родителям в горячих спорах. Рэй так никогда не делала. Но ее детство закончилось рано. Донельзя рано. А вот Аляска была не такой. В свои тринадцать, когда они только познакомились, Янг казалась Ханне доверчивым и наивным ребенком. Светлым и открытым, совершенно не подозревающим, какой на самом деле дерьмовый окружающий ее мир. Если бы Рэй была такой же, то они с Аляской едва ли вообще перекинулись хоть парой слов. Но Янг была для Ханны полной противоположностью, такой, какой сама Рэй хотела бы быть. И это злило, раздражало до зубного скрежета, поэтому Ханна собственноручно возложила на себя ответственность, пообещала себе что, во что бы то ни стало, она сорвет эти нелепые и такие желанные розовые очки с Аляски, кинет на землю и растопчет до состояния не подлежащего восстановлению. Была бы воля Ханны, она бы просто украла их, незаметно стащила и нацепила на себя, но увы, собственные стекляшки, придающие миру яркость, были  безвозвратно утеряны, а новые – навсегда недоступны. И за это Рэй ненавидела Аляску. Ненавидела, а потом привязалась. Быстро, неожиданно и, кажется, на, черт возьми, веки вечные.
– Так значит вот кем ты меня считаешь, да? Что ж тогда сразу не послала куда подальше, а, жертва? Раз я такая плохая, совращаю бедного маленького ангелочка? – Ханна говорит с издёвкой, насмешливо. Не растягивает слова на подобие Чеширского кота в своей привычной манере, но и не тараторит, не кричит, и вообще не наделяет голос никаким эмоциональным окрасом. Потому что по большей части фраза, кинутая Аляской, совершенно не задевает. Слова для Рэй уже давно потеряли всякий вес. Одни сплошные пустышки. Люди по природе своей так устроены, что редко говорят то, о чем думают на самом деле. Так зачем тогда вообще прислушиваться к этому бессмысленному сотрясению воздуха? Но в отличие от Ханны, Аляска их все же слушает, а Рэй знает что говорить и как говорить:
– Знаешь, что я тебе скажу, м? Я делала только то, что ты позволяла мне с тобой делать. Так что прекрати называть себя жертвой. А знаешь, почему ты никогда особо не возникала? А, Али? Хочешь знать почему? – Ханна ненадолго отвлекается. Делает последнюю затяжку и тушит окурок о стену, кидая его под ноги. Этот домик больше не ассоциируется у нее с детством. Теперь он такой же грязный и испорченный, как они сами. – Я была нужна тебе, и ты это знаешь. Мы обе знаем, что без меня, ты бы просто не выжила, – возвращает внимание на Аляску, на всякий случай добавляя:
– И даже не думай говорить, что ты просто на просто пыталась помочь мне, – Ханна морщится. В это она ни за что бы не поверила. Ни тогда, ни сейчас. Все люди эгоисты, просто некоторые этого не скрывают, и их начинают звать мудаками, а некоторые претворяются вот такими вот белыми овечками. Раньше Рэй часто проверяла уровень людского эгоизма, задавая один единственный вопрос: «Представь, что твой дом горит, и у тебя есть ровно минута, чтобы забрать с собой всё, что можно спасти. Что ты выберешь?». Аляска ни разу не сказала: «тебя». А ведь именно Ханна всегда была рядом.
– Да, я здесь всего лишь из-за сраных сигарет, Али. Неужели в это так сложно поверить? По-моему, как раз в стиле суки. Тебе так не кажется? – да, слова Ханну не трогают, но вот мысли... То, кем считала ее Аляска – действительно задевает. Задевает ещё с тех пор, как Янг, стоило на нее взглянуть, начинала нервно теребить рукава кофты, смотрела боязливо и спешила поскорее убраться из поля зрения. Ханне так и хотелось поймать ее, вцепиться в плечи и хорошенько встряхнуть, прокричав в лицо: «Ты действительно думаешь, что я сделаю это!?». Тот секрет был только их, все, вообще все, что происходило между ними – принадлежало только им двоим. Маленький мир, который Рэй ни за что бы не открыла публике, которым никогда бы не поделилась с Эриком. Она дорожила им и, как оказалось, он значил для нее куда больше, чем для Аляски. И то, что Янг считала, будто она уподобится ей, падёт так же низко злило. Злит до сих пор. Но Ханна не предатель. Она не умеет разменивать близких людей на сомнительные удовольствия. «И где же теперь твой ненаглядный Эрик?», – Рэй буквально упивается этой сладостной мыслью, но в слух так и не произносит. Да, в своих словах Ханна бывает резка и жестока. В большинстве случаев ей плевать на чувства других, но с Аляской она правда искренне старалась сдерживаться. И, черт возьми, делает это до сих пор.
– Сделай милость, Али, ответь мне всего лишь на один вопрос: почему ты все еще здесь? Стоишь и выслушиваешь все это, вместо того, чтобы послать меня на хер и гордо уйти, раз ты теперь у нас такая сильная и независимая, а? Давай, иди, – Ханна всем видом, будь то в голосе или в движениях, показывает твердую уверенность в своих словах. Так ли уверена она в действительности? Нет. Совершенно, определенно нет. Но в игре без актерского мастерства никуда и Рэй пришлось поднатаскаться в этом. – Но ты не можешь, да? – смотрит. Выжидающе. Напряжённо. Ведь на самом деле боится, чертовски боится что ошиблась, но упрямо игнорирует мысли о провале. Нет, нет, нет. Аляска снова осталась одна, а значит она снова нуждается в Рэй. И Ханна могла бы озвучить это, вдолбить каждое слово в голову Янг и заставить верить в то, что это правда, даже если все окажется далеко от истинны. Так было всегда. Но не на этот раз.
На этот раз Рэй медлит. Знает, что Аляска дойдет до всего сама. Поймет. Обязана понять. Вот только Ханне сложно сказать зачем ей самой так необходимо это услышать, и что она вообще будет делать с полученным знанием дальше. Наверное, все ради того, чтобы самоутвердиться. Да, именно самоутвердиться, оставить последнее слово за собой, оказаться правой и снова доказать Янг свое превосходство над ней. Но не более. Не. Более. Ведь бывшие подруги существуют, а вот бывших предателей не бывает. Второй шанс – это слишком непозволительная роскошь.

Отредактировано Hannah Ray (2019-10-22 15:43:16)

Ханна немного запрокидывает голову, прикрывает глаза и улыбается. Как же ей этого не хватало. Чертовски не хватало. Настолько, что Рэй даже уже успела позабыть, какое удовольствие она получала, выводя Аляску на эмоции. Конечно, та по природе своей уж очень эмоциональна, но обычно проецирует в мир либо радость и позитив, либо грусть и уныние. Добродетель или жертва. Кажется, она научилась прикрываться двумя этими масками так умело, что никому и в голову уже прийти не может, что эта милая и несчастная девочка способна на что-то еще. Но Ханна всегда знала, что способна, и мастерски вытаскивала ту, другую Аляску, наружу. Но только наедине, лишь для себя. Это была ее личная Али, о которой не подозревала ни единая другая живая душа. И, как выясняется, опыт Рэй не растеряла.
Сей факт отзывается волной приятных ощущений по всему телу. Ханна упивается, жадно хватает и впитывает звук каждой буквы, произнесенной до умиления грозным голосом. В своей злости Аляска всегда была чертовски забавной. Но эйфория длится не долго, всего миг,  лишь до следующей фразы. Улыбка моментально стирается, будто ее и не было вовсе, сама Ханна напряжённо выпрямляется, упираясь в Янг острым, потемневшим взглядом. И, если до этого Рей пыталась держаться насмешливо либо равнодушно, то теперь совершенно не скрывает своей озлобленности:
–  Наказывать? – рычит, сверкая глазами. На секунду Ханну переполняет решимость хорошенько врезать стоящей напротив Аляске, хоть как-то обезобразить, опорочить красным это ебаное обличее ангела, под которым скрывается существо куда коварнее и хитрее. Но Рэй удерживает себя, еле как подавляет, тушит вспышку ярости  также, как всего минуту назад затушила сигарету – об стену. От одного соприкосновения с грубой поверхностью костяшки лишь краснеют, и это  разочаровывает Ханну. Немного. Не так сильно, как разочаровывает Янг. – Черт, ты ведь даже этого не понимаешь, да? – ответа Рэй не ждет, по глазам видит, что права.
Аляска начинает извиняться, но Ханна ее едва ли слушает. В ушах пульсирует лишь «Хватит меня наказывать». Овца. Янг и вправду гребанная овца с гребанным синдромом вечной жертвы. Ей даже в голову прийти не может, что волки по притчи как раз в шкурах овец и прячутся. Рэй смотрит на Аляску, мысленно перебирая причины.
Один. Али заставила ее уйти, лишила сразу двух единственных друзей, выставила перед Эриком какой-то ненормальной, жалким отбросов общества, который вместо того, чтобы решать свои проблемы, сидит в углу, играясь с собственной жизнью. Два. Каждый раз смотрела этими большими испуганными глазами, всем своим видом показывая, какой подлой, циничной, мелочной и мстительной считает Ханну. Будто сама не верит в то, что наконец-то смогла убежать от такого злодея. Будто Рэй была самым страшным кошмаром. Будто между ними и не было ничего хорошего. Одно сплошное жестокоe давление и вынужденное подчинение. Три. Эти чёртовы звонки, чертово постоянное напоминание о себе, чертово возвращение в прошлое и надежда, тогда как сама Рэй просто хотела забыть, зализать раны и никогда больше не думать о былом. И кто из них после этого издевается? Кто из них кого наказывает? А главное: за что?
Ханна больше не смотрит на Аляску, идет к двери и, слыша про беременность и слова о том, как Янг жаль, на секунду замирает в дверях, но не оборачивается. Жаль? «Ты сейчас серьезно, Али?».
– К сожалению, этого недостаточно, – говорит немного хрипло, едва перекрывая шум дождя, и уходит, даже не взглянув на плачущую Аляску. Что что, а рыдать та всегда умела.
Холод и сырость слегка отрезвляют. Ханне неимоверно сильно хочется остановиться, подставить лицо каплям и выдохнуть, но один только вид этого, нарисованный воображением, заставляет усмехаться. «Ужасно, Рэй, ты же не в уебском подростковом сериале». Поэтому заставляет себя просто продолжать спокойно идти, удаляясь от домика на дереве. Выбирается из парка, проходит аптеку, несколько домов и продуктовый магазин, слушая дождь и шуршание собственных кроссовок, соприкасающихся с асфальтом, а потом резко останавливается:
– Вот черт.

***
Ханна не спешит, делает все медленно и расчетливо, твердо уверенная в том, что в ближайшее время Аляска из домика никуда не денется. И оказывается права. Тихо подкрадывается, кидая на одеяло какой-то молочный напиток в картонной упаковке с трубочкой:
– Понятия не имею, что пьют беременные, – сама Рэй садится рядом, – не напротив или сбоку, а именно рядом, едва не касаясь плечом Аляски – держа в руке бутылку вина. Мокрые волосы прилипают к лицу, и Ханна пытается сдуть назойливую прядь, пока достает из кармана складной ножичек, умело расправляясь с пробкой. Делает пару глотков, упираясь взглядов в стену, смотреть на Аляску совершенно не хочется.
Дождь усиливается.
Рэй знает, что в таких случаях нужно что-то говорить. Поздравлять со скорым пополнением в семье, или жалеть, ахать и бегать вокруг, причитай: «Ох, как же так вышло?». Но жалеть Ханна никогда не умела, просто не могла заставить себя выдавить все эти банальные, тупые, а что самое главное, совершенно бесполезные слова поддержки, ну а искриться радостью, и рассыпаться в поздравлениях сейчас было бы весьма глупо. Рэй вообще предпочла бы молчать. Просто сидеть в тишине, боязливо схватившись за этот момент, момент отдающий чем-то родным и далёким. Ей не хватало таких «посиделок». Но в то же время, Ханна понимает, что это лишь жалкая попытка уцепиться за прошлое, стремление удержать видение, которое по сути своей является лишь миражом. Миражом, который рано или поздно исчезнет, и уж лучше уничтожить его сейчас, пока грани  еще не успели стереться. Рэй кидает беглый взгляд на Аляску, так и не определив, чего она ждет больше: поздравления или сочувствия.
– Пиздец, Али, так и знала, что кроме меня тебе даже о гандонах никто не расскажет.

Отредактировано Hannah Ray (2019-10-22 15:41:51)