ИЩУ ОТЦА И АГЕНТА АНБ ПОД ПРИКРЫТИЕМ

Frank Ivan Walsh, 50

David Duchovny

---

дата рождения: 50 y.o. (August 10, 19698)

ориентация: гетеро

сфера деятельности: Агент Национальной Безопасности под прикрытием. В данное время исполняет роль верного интересам Черного Рынка.

---

хххххххххххххххххххххххххххххххххххххххххх
Описание персонажа:  Фрэнк — весьма сложный и неоднозначный человек. Раз за разом поступающий предельно предосудительно, но, вместе с этим, следующий своему собственному моральному кодексу, который хоть и удивляет всех специфичностью ряда своих пунктов, однако, в глубинном своем смысле, не слишком-то уж и отличается от того, что в обществе принято называть “эталоном нравственности”. Фрэнк вынужден жить жизнью, которой никогда не просил и которой никогда не желал, но которую выбирал планомерно и сознательно, шаг за шагом решаясь на определенные действия и смиряясь с их конкретными последствиями.

Единственный сын русской учительницы математики и ирландского врача. Он начал как самый обыкновенный мальчишка, — не без глупости в своей темноволосой голове, но не впадая в крайности, — ходил в школу, гонял на велике, играл на гитаре и мечтал попасть в школьную сборную по баскетболу, невзирая на то, что был на полторы головы ниже самого малорослого старшеклассника. Но его светлым детским мечтам суждено было накрыться медным тазом еще в ту далекую пору, когда юному Уолшу не исполнилось и двенадцати. То был обычный семейный ужин, кои имели место случаться практически каждый вечер — они сидели за большим деревянным столом, ели, общались... Все было по-обыденному мило и скучно. Затем, врываясь в их тихое семейное обстоятельство безо всякого приглашения, раздался требовательный стук в дверь. Его родители, — его мама и папа, — вынужденно прервали свою трапезу, дабы уделить внимание столь неожиданно появившимся гостям и оставили Фрэнка одного, прикрыв двери в проеме гостиной. Последующие минуты того вечера доносились до мальчишки подобно музыкальной композиции на давно затертой пленке — голосами, что были знакомы Фрэнку и нет, обрывками фраз, криками, бранью, выстрелами и, наконец, тишиной. К тому моменту, когда Фрэнк набрался смелости, чтобы выйти в коридор, кровь его покойных родителей уже залила собою весь пол.

В тот год Уолш не попал в сборную школы. Не пригласил милашку-Эмили на первое в их жизни свидание и так и не сдержал данного матери обещания исправить спущенную в унитаз алгебру. Недолго спустя после того вечера, Фрэнки Уолш медленно спускался по трапу самолета, сопровождаемый внушительной фигурой своего дяди, и силился осознать произошедшее с ним. Из родной и некогда любимой Минессоты ему пришлось перебраться в столичный Вашингтон — единственное место на этой планете, где у него еще оставалась семья.

Мистер Уолш, — он же дядя Рэндалл, — уже в ту пору занимал весьма значимые позиции в научном и политическом сообществах Соединенных Штатов, и хотя никто из его окружения и не мог внятно объяснить, в чем же конкретно эта его профессиональная значимость выражалась, он был человеком, к которому многие относились с внешним уважением, а порой и трепетом.

Неверно будет сказать, что Рэндалл смог заменить Фрэнку отца или хотя бы стремился это сделать, но вместе с тем неправильно будет и не признать того, что Мистер Уолш вложил в племянника немало сил, средств и времени, в то время, как сам Фрэнки... Что ж, пожалуй, здесь можно сказать лишь то, что трещина, полученная в основании его жизни, стала расползаться по ней соразмерно тому, как оная тяжелела — натянутые отношения с кузеном, попытка найти друга в кузине, первая травка в тринадцать, первый секс полугодом позднее. Первые приводы в полицию, первые скандалы дома…. Айвен словно включил свою жизнь на ускоренную промотку, надеясь побыстрее открутить то, что от нее осталось. Он не ждал от нее хорошего исхода, не строил планов на будущее и жил, как это принято называть, “одним днем”, подсознательно стремясь сделать каждый новый из них — последним. Он то пропадал на улицах, — пугая домочадцев своим ночным отсутствием, — то подолгу сидел в собственной комнате, заперев дверь на ключ и читая одну книгу за другой, покуда голод не доводил его до полуобморочного состояния, заставляя явиться свету. Он был завсегдатаем в местном отделении полиции, и хотя дядя Рэндалл спустил немало денег и собственного влияния на то, чтобы ни одной записи о приводах племянника не сохранилось в его личном деле, тем не менее, голубоглазого мальчишку знал каждый местный офицер и детектив.

Намеки на появление разума стали просматриваться в нем ближе к шестнадцатому дню рождения Фрэнка — приблизительно-одновременно с тем моментом его жизни, когда мистер Уолш стал приобщать младших своих наследников к работе. Талантливый в своем умении красиво излагать мысли, Фрэнки, ко всеобщему удивлению, быстро оказался на позиции своего рода парламентера на самых первых, но безусловно важных для компании переговорах. Его, простая на первый взгляд, задача сводилась к тому, чтобы мило побеседовать с возможным клиентом, блеснуть перед ним знаниями в тех областях, в которых никто не ожидает услышать дельных вещей от шестнадцатилетнего мальчишки, вежливо поулыбаться их порой совершенно отвратительным вопросам, а позднее вечером — изложить свои соображения дядюшке Рэндаллу и обсудить с ним дальнейшие действия.

В тандеме со своим двоюродным братом Гэрри, Фрэнк создал в рамках фирмы Рэндалла свой собственный аналитический отдел. И хотя по-началу никто, включая собственную семью, не относился к деятельности мальчишек с положенной серьезностью, тем не менее, на выходе многим пришлось признать не только эффективность проделанной ими работы, но и необходимость развития данного направления в будущем.

Как-то так, заканчивая школу двумя годами позднее, молодой Айвен имел не только значимый опыт ведения деловых переговоров, но и хороший бэкграунд аналитика, а также внушительную, для парнишки его лет, сумму в кармане… Все это, впрочем, не помешало ему целый год маяться неопределенностью в попытке выбрать дальнейшее направление своей жизни. С одной стороны, перспектива и дальше обеспечивать свое существование выполняя простую и понятную ему работу казалась Фрэнку не самой плохой идеей; с другой — Уолш всегда был (и остается по сей день) человеком, не лишенным амбиций. Он здраво допускал мысль, что его писательские, ораторские и аналитические навыки не только можно, но и нужно развивать, однако не был до конца уверен в том, является ли это тем, чего Уолш хочет для себя в этой жизни.

Где-то до осени 1989-го Фрэнк неспешно размышлял над дальнейшими событиями своей жизни, — попеременно меняя галстук на бутылку, бутылку на косяк, а косяк на сиськи, — пока, в конце-концов, не подал документы в Йельский Университет сразу на два факультета — юридический и литературный.

Айвен был голодным до правды реалистом, — осознающим свою внутреннюю отчужденность от мира ученой элиты, — и потому не ждал хороших новостей от брендированного конверта, однажды утром оказавшегося на пороге его квартиры. И все же, к весьма справедливому удивлению многих, оба вернувшихся ответа оказались положительными, что поставило Фрэнка перед его первым серьезным выбором, решение по которому он, привычно для себя, искал на дне бутылки. Мысль связать свою дальнейшую жизнь исключительно с нею и печатной машинкой, казалось Уолшу безмерно заманчивой… Пожалуй, она являлась одной из немногих, которые, в отношении себя самого, нравились Фрэнку совершенно искренне, и все же, он отверг ее в угоду практичности, став, пожалуй, самым красноречивым студентом юридического, которых Йель видывал до настоящего времени.

Получив степень магистра несколькими годами позднее, Фрэнк Айвен Уолш вновь оказался у перекрестка дальнейших возможностей — возможности остаться в Нью-Хейвене вместе со свитой из своих очаровательных подружек-младшекурсниц, и примерить кресло преподавателя на пути своего восхождения к докторской степени; возможности вернуться в Вашингтон и присоединиться к компании дядюшки Рэндалла теперь уже в лице штатного юриста; и, наконец, возможности начать свое собственное путешествие по просторам бескрайней человеческой деградации — нравственной, социальной и личностной.

Как и в прошлый раз, желанный, очевидный и самый разумный выбор лежал прямо перед ним, можно сказать, на блюдечке. Только руку протяни — и будущее без существенных потрясений само обнимет тебя страстно…

Но Айвен Уолш не искал в своей жизни ни ясной дороги, не безоблачного неба. Отметая все дополнительные, из трех основных сторон того перекрестка возможностей Фрэнк выбрал именно ту, которую менее всего хотел для себя, но которая казалась ему единственной верной. И чтобы вы понимали выбор, сделанный им, чуть лучше, нам, пожалуй, стоит вновь вернуться в тот ничем не примечательный дом, пол которого, однажды вечером, был вынужден впитать в себя реки ирландо-русской крови… И подобно тому, как впитывающаяся в землю вода дает начало новой жизни (совершенно не важно, сорняку или благородному дереву), питание той крови дало Фрэнку Уолшу жизнь (повторно, если хотите), одновременно оборвав ее.

И, если хотите, можете называть это событие “перерождением Фрэнка”.

Возможно ли примириться с утратой такого масштаба? Лечит ли время? Оставляет ли подобное событие право на то, чтобы закрыть глаза и все забыть? Притвориться, что ничего не было?

Пожалуй, ответ на этот вопрос индивидуален для каждого, однако совершенно ясно, что для Фрэнка Уолша он всегда был отрицательным.

Несмотря на все минувшие годы, выкуренные косяки, выпитые бутылки, разбитые лица и обласканные женские тела, несмотря на все события, достижения и перспективы, воспоминания того вечера не поблекли в его памяти ни на тон, продолжая, ночь за ночью, преследовать Уолша в кошмарах, планомерно сводя его с ума.

Именно поэтому перспектива уйти в мир насилия и боли, в мир полной безнравственности и тотальной безнадеги в поисках ответов на терзавшие его вопросы и казалась Фрэнку единственной правильной. И он последовал ей… В очередной раз отпуская свой шанс на нормальную жизнь с придохом едкой боли, и уже тогда понимая, что в дальнейшем этот шанс будет становиться все более и более призрачным.

Фрэнку пришлось начать с низов. Отталкивая всякие попытки дяди Рэндалла оказать ему посильную помощь, Айвен взвалил на себя обязанности социального адвоката, чем собственноручно подписал себе приговор на годы бедной и морально отравленной жизни. Это не было похоже на на то, что подразумевают под “путешествием через тернии к звездам” или на покорение какой-либо вершины. Это не приносило ни удовольствия, ни удовлетворения, ни даже чувства собственной значимости, и равно по этой причине не могло длиться вечно. На пятом (а может на шестом) году этого бесконечного бега по лабиринтам человеческой гнили Фрэнк стал задумываться над тем, чтобы сменить свою сторону у барьера в суде.

Но не только необходимость постоянно доказывать мнимую непричастность однозначно виновных подталкивала Уолша к принятию данного решения. Тот факт, что за минувшие годы, проведенные в братском разделении времени между судом, бумагами, бутылками и женщинами, он так и не смог найти даже призрачных намеков на след ответственных за гибель его семьи мотивировала Айвена бросить все, и начать с другой точки, значительно сильнее, чем все прочее.

Так, незадолго до собственного тридцатилетия Уолш оставляет контору и добровольцем уходит в армию, чтобы по завершении контракта через два с половиной года службы вернуться в уже ставший ему родным Вашингтон и подать, наконец, документы в Академию ФБР.

Диплом с отличием, штатный значок, долгожданная служба.

Сначала Фрэнк попал в криминальный следственный отдел, затем в группу реагирования на критические инциденты, а затем, немного погодя, примкнул к составу одной из контртеррористических команд.

Можно предположить, что впервые за долгие годы, его карьера, равно как и его жизнь, взяли стремительный курс на благополучие. Уолша уважали, хвалили и временами даже восхищались им. Он справедливо считался одним из самых продуктивных агентов Бюро и, вполне допустимо, имел реальные шансы занять кабинет заместителя директора Дженкерса в ближайшем обозримом будущем, если бы не некоторые… Нюансы его поведения.

Время, проведенное в кварталах гетто, среди мертвых душою людей и выброшенных на помойку надежд, подогрело ту субстанцию из хладнокровия и отрешенности, которая скисалась в нем со времен того далекого вечера и заставило ее подступиться к горлу. Невзирая на весь имевшийся у него опыт, на его врожденные способности к парламентерству и умение манипулировать людьми, Фрэнку Уолшу, с каждым новым днем его жизни, становилось все труднее сохранять самообладание и придерживаться протокола в ситуациях и вопросах, которые требовали от него подобного отношения наиболее яро. Он вел свою деятельность балансируя на тонкой грани между откровенным самоуправством и доказанной эффективностью, и хотя руководство старалось закрывать глаза на все его выходки, некоторые из них стоили Айвену череды дисциплинарных взысканий, одно из последних едва не закончилось увольнением.

То был 2005-й год или где-то рядом; он только что совершенно случайно вышел на след, ведущий к событиям того злопамятного вечера; он раскрыл свое прикрытие, узнал, что должен стать отцом и с негодованием понимал, что собственная совесть не позволит объекту его разовой любви растить его же ребенка в одиночестве; он топил мысли в бурбоне, напиваясь до чертиков и катаясь по ночному Вашингтону; старался абстрагироваться от проблем сердечных, нагружая себя работой до потери пульса; брал на себя больше, чем мог перенести любой из ныне живущих, пока, наконец, не сорвался. Была ли то лишняя бутылка, или лишнее дело, или лишнее слово — не важно. Как было в тот миг не важно и то, что придет после.

Вместе с новым напарником, Фрэнк вел наблюдение за группой немецких ученых, подозревавшихся в ведении незаконной деятельности на территории Соединенных Штатов. Ничего сверх сложного в их работе не было, — ничего из того, чего не приходилось делать ранее, — все просто, понятно, решаемо. В то утро они сидели в припаркованной у здания Ховардского Университета импале и синхронно молчали, наблюдая за курсировавшей толпой школьников и студентов. Фрэнк, проведший ночь без сна, пытался разбудить себя крепчайшим кофе, что добротно разбавил припасенным заранее бренди. Его мысли были как нельзя далеки от реальности и сосредотачивались исключительно на вышеупомянутых представителях арийской расы. Он кропотливо вспоминал все известные ему пункты этого дела и в уме сопоставлял их с аспектами недавно открывшейся ему правды о его родителях и дядюшке Рэндалле. Он был напряжен, сосредоточен до предела, совершенно не двигался и практически не дышал. Соединяя нить за нитью логики, в тишине заглушенных алкоголем посторонних мыслей, Фрэнк был невероятно близок к разгадке того, к чему шел последние двадцать два года. Он практически уцепился за ту тень, что все время ускользала от него, практически смог решить запутанный ребус событий и связей, почти что дотянулся до первого важного ответа в вереницы своих безотвентых вопросов, как вдруг оглушительный грохот рухнувших на капот тел, что сцепились в безобразной драке, вырвал Айвена из его мыслей в самый неподходящий момент.

Со слов напарника, Фрэнк не потратил и десяти секунд на анализ ситуации — выскочил из машины, не глядя откинул одного из мальчишек в сторону, (чем припечатал бедолагу в дверь мимо проезжавшего автомобиля), а на другого, что едва доставал носом до его груди, накинулся с такой яростью и ненавистью, что прибывшыим получасом позднее сотрудникам из неотложки пришлось практически отскребать бедолагу от тротуара, ведь подняться на ноги самостоятельно тот не смог еще очень долго.

Само собой разумеется, возмущенные родители подростков подняли такой хай из-за случившегося, что ФБР не смогло бы от них отмахнуться, даже если бы очень сильно этого захотело. Фрэнк не только попал под внутреннее расследование и едва не лишился работы, но и чуть было не загремел на несколько лет в казенные стены (чему, впрочем, в тот момент своей жизни был бы даже рад). Его принудительно подписали на посещение специалиста, наградили серьезным штрафом за нарушение ряда установленных правил и на год отстранили от участия в полевых операциях, усадив возмущенного Айвена за бумажки.

К тому моменту, когда срок его отстранения закончился, Фрэнк Уолш был уже не только женатым человеком, но и вечно отсутствующим отцом своему, как он тогда считал, первенцу. Сына назвали Алви, в честь какого-то совсем не безгрешного родственника его матери, и хоть подобная идея с именем самому Фрэнку была категорически неприятна, его новоиспеченная супруга, — Амелия, -  наотрез отказалась обсуждать принятое решение, словно предоставив небольшую ознакомительную версию всей их будущей жизни уже в ту минуту.

Затем был 2006-й — сумасшедший год с не менее сумасшедшими последствиями. Год, в который Фрэнка тайно перевели из ФБР в АНБ и практически сразу внедрили в долгоиграющую полевую работу, засунув Уолша под прикрытие на последующие пятнадцать лет; год, в который он узнал правду о деятельности дядюшки Рэндалла, узнал правду о смерти собственных родителей и обо всем, что с нею связано; год, в который родился его младший сын, - ребенок от случайной женщины, о котором он ничего не знал по последнего времени, - Мэврик.

В 2007-м, в рамках все той же работы под прикрытием, вместе с супругой их перевели из Вашингтона сначала в Чикаго, затем в Нью-Джерси, затем протащили по ряду малонаселенных городков, а после — на долгие годы засадили в Сан-Диего. Где-то через пару месяцев после этого, Амелия добилась, чтобы руководство Бюро взяло расходы по переезду ее родителей из Столицы к ним, и с этого момента они оба, — что Фрэнк, что супруга, — начисто забыли о стабильности родительских обязанностей, с головой уйдя в работу.

О деятельности жены Айвен знал мало, — мать его детей (после переезда у них родился еще и девочка), как и любой иной хороший агент, деталями оной ни с семьей, ни с кем-либо иным не делилась, предпочитая отделять работу от всего остального, — да и сам он не отличался особой болтливостью на данную тему. Видимо поэтому, спустя почти десять лет сравнительно-нормальной жизни, они оба упустили тот критический момент, когда вдруг, форсируя, зашли на одну и ту же цель со встречных сторон на однополосной дороге.

Это случилось 15-го июня 2007-го, в два часа дня по Стандартному Тихоокеанскому Времени, в промышленном районе Эль-Пасо, штата Нью-Мехико, на заброшенном заводе компании “Саус Энерджетикс”. Фрэнк, — который, неофициально, несколько последних лет значился ведущим спецом по безопасности в рамках фирмы “Медикал Солюшнс” дядюшки  Рэндалла (уже покойного к тому времени), — сидел на позиции снайпера и внимательно наблюдал за совершением плановой, как он считал в тот момент, закупки у давно проверенного поставщика. Процесс был практически завершен, — всего то и оставалось, что передать документы водителю, да разойтись по-братски, — как, внезапно, один из контактов подал кому-то знак, и в следующую секунду на парковку перед заводом ворвались несколько автомобилей ФБР.

Завязалась перестрелка, — привычное для таких ситуаций действо, — из которой живой могла выбраться только одна сторона.

Знал ли Фрэнк, в кого он стреляет, когда раз за разом жал на спусковой крючок тем днем? Он знал, что стреляет в своих. Догадывался ли, в кого именно? Не догадывался — он знал тоже.

Он видел, как Амелия выбегает из дальнего левого “Линкольна”, видел, как вскидывает свое оружие и кричит кому-то в предупреждении. Видел, как не получив необходимой реакции, сама открывает ответный огонь по уже атакующим ее. И видел то, как напарник слева вскидывает винтовку… Доли секунды никогда в жизни не тянулись так медленно, как в тот миг и никогда не были так невыносимо отвратительны.

Любил ли ее Айвен? Нет. Для него Амелия всегда была лишь одной из многих спутниц на одну ночь — той почти единственной, которая залетела сразу; той единственной, которая не стала врать. Мать его детей, его единственная супруга, достойный агент и хороший друг кому-то.

Одним выстрелом он лишил ее всего — страданий, переживаний, чувств, планов, целей и жизни. Одним выстрелом — благородно, чтобы ни в коем случае не пришлось повторять.

Они положили всех агентов — каждого, кого направило Бюро, — чтобы сохранить свою тайну. Он лично стрелял по своим же, и с отвращением и с радостью понимал, что поступает правильно. Ненавидел себя самого за содеянное, но продолжал двигаться к цели, зная, что это — не последняя жертва.

Неделей позднее они похоронили их. Всех погибших в той закупке. Погребли каждого как подобает национальному герою — с гимном, флагами и стрельбой. И пусть Фрэнк не присутствовал ни на одной из церемоний, — продолжая строить из себя верного цепного пса Корпорации Рэндалла, — все-таки, сама мысль о том, что его сыновья будут считать свою мать героем, немного но заглушала самобичевательную агонию внутри него.

Как проходили разборки по его душу между Национальной Безопасностью и Бюро — Фрэнку неведомо. Единственное, что Уолш уяснил — руководство АНБ хоть и не хвалит его за убийство своих же, тем не менее никаких претензий к его действиям не имеет. Потом они обсудили достигнутые результаты, скоординировали дальнейшие действия и условились выйти на связь через несколько месяцев, дабы не подставляться возможному наблюдению.

Фрэнк ушел в подполье, следуя деятельности в рамках своего прикрытия, и практически забыв о детях. Полтора года он “налаживал связи”, “вынюхивал”, “анализировал”, “строил теории” и подтверждал (или опровергал) их, стремился, оставаясь в тени, пробираться до самых верхов этой запутанной пирамиды Рэндалла Уолша и, в тайне, молился, чтобы какая-нибудь неожиданная встреча со старыми демонами из своей семьи не поставила крест на всем, чего Айвен достиг.

Он, как обычно, был невероятно близок к открытию очередной “закрытой двери”, когда один чертов звонок из дома заставил Фрэнка бросить все, и едва не выдав себя, сорваться в Сан-Диего.

Как так получилось, что из слюнявых карапузов его дети вдруг превратились в социально-опасных отбросов общества — Фрэнк не знал. Как не знал и того, что сподвигло старшего из них раздобыть пушку и пристрелить троих ни в чем не повинных людей, ранив, до кучи, еще человека четыре. Глупость? Ненависть? Наркотики? Внешнее воздействие? Фрэнк пытался вытрясти информацию из младшего, — буквально, тряс мальчишку несколько часов к ряду, пока у того кровь носом не пошла, — но ничего вразумительного так и не услышал.

Впервые за все минувшие годы Фрэнка Уолша одолел первобытный страх — что будет с его мальчиком? Что будет со всей проделанной работой? Что станет с дочкой? А с ним? И как теперь ему добиться правды?

Очередным запоем он встретил сначала визит социальных работников, затем несколько служебных разбирательств, первые три судебных заседания и, наконец, заключительное постановление — вердикт.

Алви приговорили к пятидесяти годам заключения с отбыванием срока в колонии строгого режима и без права на УДО. Пятьдесят лет жизни за решеткой для четырнадцатилетнего пацана — сына, которого, как выяснилось, Фрэнк никогда не знал.

С легкой руки АНБ данная история получила минимальную огласку и, в дальнейшем, быстро забылась. Первоначальные данные о том, что стрелок был малолеткой сфальсифицировали до “18-летний иммигрант”, имя заменили на похожее, да и вообще посоветовали СМИ держать свой нос подальше от этой ситуации. Оставшуюся проблему ходатайством о лишении родительских прав хотели и вовсе не решать, — руководство Агентства справедливо считало, что такому, как Фрэнк Уолш, семья строго противопоказана, — однако, в последний момент, свое решение все-таки изменили и в приказном порядке потребовали от суда закрытия дела не смотря на то, что решение по нему уже было принято и лишь немного опоздало на огласку.

Дочь ему оставили, — к счастью или к сожалению, — как не стали отзывать и из-под прикрытия, в очередной раз ссылаясь на профессионализм Уолша. Вероятно, руководство решилось пойти Ва-банк таким решением, а может быть попросту не имело кадров на замену. Так или иначе, Фрэнк Уолш вновь стал свободен в своих действиях, и, анализируя сложившуюся препаршивейшую ситуацию решил, в очередной раз, зайти с другого фланга — намекнул на желание “уйти” своему неофициальному работодателю, без видимого интереса выслушал предложенные ему альтернативные варианты, сделал вид, что безо всякого удовольствия соглашается на самый подозрительный из них и тем же вечером, забрав ничего не понимающую, взял два билета до Сакраменто и уже утром оказался на Голспрингсе.

Город золотодобытчкив встретил его без особого тепла - главы Черного Рынка, на который Уолшу вменялось работать, отнеслись к нему с подозрением и больше полугода держали Айвена вдали от сколь-нибудь существенных дел. Что, само собой разумеется, здорово трепало мужчине и без того измотанные нервы, особенно с учетом того, что во-первых, дочь его, подрастая, тоже начала проявлять характер, а во-вторых, - дьявол разорви, - его попытались привлечь за взлом, которого он не совершал! Как выяснилось позднее, задержанный по подозрению в совершении кражи со взломом Айвен, указанного правонарушения не совершал, однако ... Неприятность подобралась к нему совсем с другого боку. В виде еще одного отпрыска, появившегося на свет более одиннадцати лет назад, от женщины - случайной спутницы в баре, о которой он, говоря откровенно, помнить забыл уже на следующее утро.

---

Взаимоотношения: если вы осилили эту писанину до конца, то, думаю, уже поняли — взаимоотношения между Мэвриком и Фрэнком, до текущей минуты, были близки к "никаким". Они практически друг-друга не знают, между ними нет семейной (отец-сын) близости, они далеки от понимания мотиваций друг-друга, и так далее. Фрэнк живет, увлеченный делом всей своей жизни (поиском причин и установлением связей между различными событиями криминального мира, смертью его родителей и деятельностью корпорации Рэндалла) и он настолько погряз в этом (во всех тайнах, которые стали ему известны, во всех угрозах и перспективах, к которым они ведут), что ему просто физически некогда быть отцом. Да и этих детей (что Алви, что Тессии и уж подавно Мэверика ) он, в общем-то, никогда не хотел. В свою очередь, все они чувствуют это отчуждение. Чувствуют одиночество и собственную невостребованность. В случае с Мэвериком, это чувство для него, разумеется, не ново, но на фоне потери собственной матери, постоянных возвратов из приемных семей и вообще своей жизни в совокупности, оно, безусловно, обострилось одновременно с получением мальчишкой новости о том, что у него есть родной отец (и что сей родной отец ему совсем не рад). Что с ним делать — Мэв не знает. Как переключить внимание Фрэнка на себя (и стоит ли вообще) — тоже. Поэтому он продолжает жить жизнью, которой жил до получения новостей об Айвене, и при всех встречах (чаще всего случайных и нежелательных) намеренно показывает свое полное безразличие и неуважение в адрес Фрэнка?
По-сути, вся жизнь Фрэнка, — точно так же, как и вся жизнь Мэверика, — это банальная история "отцов и детей", приправленная в духе скай-фай и детективов.;

---

Дополнительно:
1) Фрэнк продолжает работать на АНБ (Агенство Национальной Безопасности), однако имеет сложную организованную работу под прикрытием — его все так же официально считают агентом ФБР (у него имеется все причитающееся, включая удостоверение и непосредственного руководителя), в рамках чего он ведет расследование (о котором известно лишь его непосредственному руководителю и директору ФБР) о деятельности международной террористической (здесь со звездочкой) организации, в которую, по имеющейся у него информации, входила часть фирм корпорации его дяди Рэндалла;
2) Так как Фрэнк — его близкий родственник, в работе под прикрытием он использует иное имя (его вы в можете выбрать сами) и старается не пересекать рабочую реальность с личной (иными словами, никто не знает, кто есть на самом деле этот тип, кем он приходится основателю, что у него есть семья и где она живет). Важно понимать, что Фрэнк — виртуоз в своем деле. Он будет играть роль, даже если она требует жертв, потому что осознает, насколько глобально то дело, которым он занят, и какая ответственность лежит на нем. Сам факт того, что Уолш застрелил собственную жену и практически не участвовал в судебном разбирательстве против собственного сына (являясь, при этом, хорошим адвокатом), должен говорить вам о многом;
3) Возвращаясь к убийству жены и заключению сына — при всем внешнем безразличии к данным вопросам, они оба глубоко ранят чувства Айвена, подогревая в нем и без того жгущее чувство ненависти к себе и собственной жизни. Заставляют его ощущать себя некомпетентным, бессердечным, ошибающимся, предателем и палачом. Отчасти, это мотивирует Фрэнка проявлять больше внимания к одной женщине из его прошлого и их ребенку (история их троих имеет начало еще до рождения Алви и свадьбы Фрэнка), — так как это лица, коих он действительно очень сильно любит, — отчасти, побуждает узнать поближе Тессию и Мэва, а отчасти — мотивирует держаться подальше ото всех, кто может пострадать из-за него;
4) Как я уже писал выше, у Фрэнка очень хорошо подвешен язык. Он замечательно ведет переговоры, заткнет за пояс любого своим мастерским словоблудием, за словом в карман не полезет, и так далее, и тому подобное. Значит ли это, что он умеет общаться с собственной "семьей"? Однозначно нет. Его дети знают Фрэнка как неразговорчивого, даже молчаливого человека. Проводящего свободные часы в уединении с бутылкой виски и печатной машинкой и практически не подпускающего к себе близких. В свою очередь, сам Мэверик — точная копия отца в данном вопросе. Он практически не открывает рта в его обществе (имеется в виду конструктивный диалог, а не вербальное общение в принципе), однако имеет талант к повествованию, будь то школьные сочинения, или выступление с речью на публике, или словесная перепалка. Поэтому, грядущие конфликты будут либо построены на физическом аспекте, либо, что менее вероятно, на длительных перепалках;
8) Фрэнк пишет. Пишет много и интересно, но никогда не показывает никому свои работы. Семье, еще в прежние времена, было четко объяснено, что будет с их носами и пальцами, если кто-то рискнет сунуть их в личные стол Уолша, и так как рукоприкладство в отношении детей в их семье практиковалось (практикуется) как норма — ни Алви, ни Тессия, до данного момента, этого запрета нарушить не рисковали. Что же до Мэверика - они крайне редко общаются;
9)  Кроме профессиональных навыков и навыков, описанных выше у Фрэнка есть два душевных увлечения, в которых он весьма и весьма неплох — первое, это игра в баскетбол (не зря маленький Айвен хотел играть в школьной сборной, талант у парня явно был), а второе — гитара. И хоть виртуозом шестиструнной Уолша не назовешь, тем не менее, несколько простых композиций "для души" он сыграть вполне может;
10) Фрэнк отрицает свою причастность к церкви, что не мешает ему молиться в трудных ситуациях и креститься перед покойниками. В целом, он считает беспрекословно верующих глупцами и трусами, которые стремятся найти оправдание своей некомпетентности в высших силах. Уважение к некоторым традициям (молитва, святой крест) сохранил исключительно как дань памяти матери;

Вот, собственно, и вся основная информация.

Важные моменты, которых я пока не коснулся — это внешность (ее я менять отказываюсь, извините), и то, что я не ищу... как бы так сказать... безумно активного игрока, или толпы желающих на эту роль, или... Словом... Я написал этого персонажа, потому что это именно то, чего я ищу. Именно в таком варианте. Я не гарантирую, что скажу вам "да", только потому, что вы забронируете его в гостевой, или потому что не будет других желающих.
Для меня это очень личная история, очень важная. Если вам просто некого взять — лучше проходите мимо, чтобы мы с вами не тратили время друг-друга впустую. Если мы с вами начинаем общаться, и я вижу, что это не то — аналогично, прошу меня понять. То же самое и в обратную сторону — я очень далек от того, кого можно счесть "подарком судьбы". Я очень сложный человек, очень сложный игрок, очень требовательный, серьезно относящийся к истории (особенно этой), поэтому, если для вас игра — просто игра, или я кажусь вам "неправильным" (в любой трактовке) — мы просто не тратим время друг-друга.

В остальном - пишите, отвечу на все существенные вопросы.